Длань Покровителей 3. Заземление  - Мария Бородина

Даже не желает на мать взглянуть. Остаётся надеяться лишь, что совесть у Кантаны ещё осталась.

Тросы хлёстко вырываются из колец посадочной площадки и виснут в воздухе, покачиваясь. Как только верёвки начинают втягиваться в аппарат, как лапша в рот, Анацеа понимает – это конец. Её личное Возмездие. Её шрам, раскрывший края и зияющий кровавым нутром. Рана, которой не суждено зарубцеваться.

Баллон стремительно уносится в небо. Изобретение Разрушителей разворачивает рыбьи плавники и крутится над лесом. Небо, проглядывающее лоскутами из-за баллона, кажется пронзительно-ярким. До тошноты, до головной боли. И каждый метр, отделяющий проклятый аппарат от земли, уменьшает шансы Девятого Холма на будущее. И её шанс увидеть дочь… Анацеа по-прежнему не может определиться, что для неё важнее.

– Почтенные Покровители, – она задыхается от ярости и отчаяния. – Это всё? Неужели это всё? Значит, я не успела?

Механическая рыба поднимается всё выше, превращаясь в махровый штрих на полотне небес. Издали она похожа на маленький стежок, выбившийся из строчки. Ветер качает машину, но она бодро машет плавниками и держит равновесие. Анацеа остаётся лишь беспомощно задирать голову и жмуриться. Прикрывать свежие раны, которые никогда не залечить, силой воли, и мириться с мыслью, что младшая больше не вернётся. Последний бунт Кантаны закончился. Улетучились и последние шансы вернуть спокойствие родному городу.

– Значит, и Девятый Холм погибнет? – неуверенный голос Анацеа тает в воздухе.

Неразумная, слепая девчонка, утонувшая в паутине пустых эмоций! В одном лишь ты была права: дочери даются матерям для того, чтобы те лучше видели свои ошибки.

Прошлое неожиданно вскрывается потоком воспоминаний. Перед глазами бегут дни, разматываясь, как атласная лента. Подгоняют друг друга, мелькают чередой образов и тают в тумане времени, как силуэты случайных прохожих…

Самые тяжёлые роды. Анацеа несколько раз забывается от боли и слабости. Да так глубоко, что две жрицы готовятся отправить её и будущего ребёнка к Покровителям… Простыни, густо окрашенные кровью, которые можно отжимать. Младенец с антрацитовыми глазами и полным ртом зубов, которого Анацеа ещё долго не сможет взять на руки. «Разрушители постарались», – недовольно бормочет одна из жриц. «Счастливой будет, и дорогу прогрызёт себе везде», – заявляет другая. «Счастливой? – снова отзывается первая, думая, что Анацеа не слышит разговора. – Непосвящённая, да круглая сиротка?» «Совет не покинет её», – подытоживает вторая. Совет и живая об ту пору мать Анацеа действительно не покинули ни Кантану, ни её сестричек и брата. Только вот сезон спустя, Анацеа, к всеобщему удивлению, снова была в строю.

Самый тяжёлый вопрос. «Почему я должна всегда носить чёрное?!» – кричит Кантана в свои семь циклов, выкидывая из шкафчика наряды. Роскошный гипюр и бархат, струящийся атлас, лоснящийся на солнце, и шифон… Анацеа покупала самые лучшие ткани для непосвящённой дочурки, чтобы она не чувствовала себя ущемлённой – уж она-то знала толк в швейном мастерстве! Анацеа пытается обнять девочку, утешив, но Кантана с силой отталкивает её. Насупленное лицо дочери выражает громкий протест, но в глазах – ни единой слезинки. В этот момент Кантана так похожа на отца…

Самый тяжёлый день. Анацеа и Кантана едут в повозке по центральной улице, когда ладони маленькой Кантаны вдруг загораются фиолетовым. К счастью, никто не замечает происходящего. Но теперь они обе знают, что спонтанность – явление, в которое Анацеа не верила – существует. И что оно опасно для них обеих.

Самые тяжёлые часы, когда Кантана гуляет допоздна. Сумрак укутывает знакомые улицы, спускается по деревьям, прижимаясь к земле. И вот уже конец знакомой мощёной дороги тает в черноте, но дочери всё нет дома. Анацеа пьёт успокаивающий отвар большими чашками, пока никто не видит, и тайком поглядывает в окно. Только тоска, протаранившая грудь осиновым колом, никуда не уходит. Разве что, мысли раздираются на лоскутки, а глаза – закрываются.

Кантана возвращается к одиннадцати, неизвестно откуда, прокладывая себе путь чёрным ходом. Крадётся по лестнице в надежде, что Анацеа не заметит… Но Анацеа выходит из кухни, останавливая дочь на середине пути. Кантана сконфуженно пятится, извиняется, клянётся, что больше этого не повторится. И даже соглашается отсидеть семь суток в своей комнате, покидая её лишь на завтрак, обед и ужин.

И самая тяжёлая догадка. Горькое понимание того, что все восемнадцать лет была абсолютно слепа. Она, Кантана, дочь Анацеа Бессамори – Длань Покровителей. Легендарная колдунья, из-за оплошностей которой то и дело рвётся завеса между мирами. Но, тем не менее, единственная, кто может спасти город от недуга Пропасти.

Но слепота не страшна. Куда больнее от недоверия, незаконченных фраз, непонимания. Все эти годы Кантана знала о своём даре, но молчала. Молчала!

Дирижабль описывает в небе прощальный круг и плавно начинает плыть на юг. В нём уносится прочь Кантана Бессамори. Та, кому по силам остановить надвигающийся ужас. И личное Возмездие Анацеа Бессамори.

Смогут ли они без Кантаны?

Поначалу будет легко. Они ещё справляются, и наверху мало кто знает о Недуге и его опасности. Разве что, члены Совета и их приближённые. Но скоро жрецы истощат свои резервы и не смогут больше поддерживать равновесие. Тогда начнётся сущий кошмар. Мёртвые тела на улицах, разлагающиеся трупы в каждом доме, родные, разлучённые с детьми, самоубийцы… И вина за загубленные жизни и порванные узы будет лежать отчасти и на Совете!

Анацеа закрывает глаза и вслушивается в вибрирующее гудение. Решение приходит спонтанно, но кажется единственно верным. Выбор дочери принять тяжело, но смириться с ним можно. Есть простой способ покончить с болью, разъедающей изнутри, которую хочется вырвать и затоптать. И пусть это совершенно не то, в чём они обе нуждаются, Анацеа убьёт одним ударом двух зайцев. Сейчас она не имеет права смириться и трусливо убежать. Как член Совета, она обязана сделать всё для спасения Девятого Холма от недуга. Ответственность, возложенная на неё, обязывает биться до последнего. Она не подведёт тех, кто однажды поверил в её волю и ум.

Даже… даже если это будет стоить ей жизни!

Может быть, это аффект, может – бескомпромиссная решимость, но даже если так – выхода нет. Анацеа вытягивает руку перед собой. Кончики пальцев мелко дрожат. Глубокая кровавая царапина поднимается по тыльной стороне кисти к среднему пальцу. Мурашки бегут по упругой, загорелой коже предплечья, вздыбливая волоски.

Она права. Всё верно.

Разум замирает в клетке черепа, вспоминая знакомые слова и их последовательность. Но это не тот словесный ключ, что позволяет смотреть цветные сны и видения о будущем и прошлом.

Губы Анацеа вздрагивают, произнося заученные фразы: странные и непривычные для восприятия. Слова, ломающие язык, горькие на вкус. Каждая посвящённая Девятого Холма знает ключ, который отпирает самые тяжёлые двери. Ворота могильных склепов.

Когда последний звук тает на языке, голову наполняет звенящий гул. Он ввинчивается штопором в затылок, дробя кости. Омерзительная боль пронзает шею грифельным стержнем и ладони немеют от приятной тяжести. Покровители разрешили ей! Но с этой силой надо быть осторожной. Она даётся только один раз.